10.07.2009
Е. Ихлов: Коварный вопрос о главе власти

КОВАРНЫЙ ВОПРОС О ГЛАВЕ ВЛАСТИ

Коллега Валерий Смирнов, председатель Комитета по организации Гражданского Трибунала Национальной Ассамблеи в своей очень интересной статье решительно заявил, что «президент России не нужен». В нынешнем понимании понятием «Российский Президент» обозначают авторитарного лидера, опирающегося на механизмы «плебисцитарной демократии» и создающего под свою поддержку «партию власти».

Естественно, пока существует такая институция, ни о каком демократической развитии в нашей стране не может быть и речи. Может быть только проведение авторитарной (полуавторитарной) модернизации.

Вопрос о структуре исполнительной власти я полагаю одним из важнейших при обсуждении конституционной реформы. Предложения различных версий президентско-парламентских республик я предлагаю не рассматривать, потому что это будет либо:

1. декорация (когда либо президент-самодержец политически прикрывает «техническое правительство», либо, наоборот, «технический президент» болтается около реального лидера, деликатно пересевшего в премьерское кресло);

2. неравновесная, все время грозящая обрушиться конструкция междуусобицы почти равноправных президента и премьера, постоянно парализующих усилия друг друга и развлекающих общественность бесконечным, как в мексиканских сериалах, перебранками (см. Польша, Украина, Россия-1995).

Для надежности таких конструкций нужна не только тщательная выписанность конституции, но и высокая политическая культура, приверженность «Духу конституции». Поэтому выбор будет, скорее всего, между двумя простыми и надежными, а значит, устойчивыми системами организации исполнительной власти:

Вариант А) Президент, всенародно избираемый вместе с Вице-президентом, по должности возглавляет Правительство;

Вариант Б) Реально исполнительную власть возглавляет Председатель Кабинета министров, получивший вотум доверия от нижней палаты Парламента.

Президент - общенациональный арбитр, поручающий лидеру парламентского большинства формирование Кабинета министров, и в остальном символическая фигура, избирается большинством нижней палаты (вариант - обоих палат) Парламента

Практика последних двух десятилетий показала, что наилучшие условия для развития современной буржуазной (термин употреблен в сугубо социологическом смысле) демократии имеет парламенская система (вариант Б). Именно она утвердилась в Восточной Европе и Балтии. Казалось бы, взять на вооружение опыт передовиков и вся недолга... Россия вообще стала президентской республикой чисто случайно. В 1990-91 годах симпатии сторонников перестройки и демократических реформ были, скорее, на стороне парламентской системы. Тем более, что и тогдашний кумир реформаторов - баронесса Тэтчер была премьером. В «президентское русло» ситуацию запустил Горбачев. Став президентом, он превратил этот пост в эквивалент должности Генсека ЦК КПСС — т.е. наивысший (раньше таковым был пост Предсовмина или Председателя Президиума Верховного Совета, которые совмещались с постом генсека, что подчеркивало приоритет «парламентаризма»). Если бы академик Сахаров — наиболее уважаемая тогда фигура в политике, прожил еще пару лет, то конфигурация новорожденной российской государственности была бы в лучших традициях парламентской демократии — президент Сахаров - гуру нации, избираемый парламентом, а премьер — Ельцин (сильный лидер с хозяйственным опытом и фракцией «ДемРоссии» за плечами).

«Война Законов» 1990-91 годов естественно превратиласть в «Войну Президентов». Произошло объединение позиций Лидера Революции и Главы Государства - под эгидой поста президента. Общий стиль возращения «России, которую мы потеряли», который стал мейнстримом либеральной пропаганды, придал посту президента отчетливые монархические черты. И мы получили плебесцитарное эрзацсамодержавие.

Инверсия исторических процессов требует при смене режима установления парламенсткой демократии, благо есть успешный пример западных соседей, преимущественно славян. Однако, у российской цивилизации (дочерней к западно-европейской, наряду, с северо-американской, латиноамериканской и южнобалканской), есть три существенных отличия.

Во-первых, условно говоря, по Днепру проходит социокультурное «зеркало», и, поэтому для России органичней те политические модели, которые противоположны восточноевропейским (что немцу - здорово, то русскому - смерь). Прежде всего, на запад и юг от России широкой полосой тянуться нации-государства, а Россия — цивилизация-государство (как Индия, Китай, Япония, Иран, США...). Поэтому, чем успешней там парламентская модель, тем провальней она может оказаться в нашей стране.

Во-вторых, православно-самодержавная традиция подсознательно требует образа правителя-иконы, медиатора между миром должного и профанным миром сущего. Поэтому глава исполнительной власти — всегда немножко царь. Сакрально-монархическая картина мира требует, чтобы вина за трудности и бедствия падала на «бояр», «жадную толпой стоящих у трона». Модная сто лет назад в черносотенных кругах теория «средостения» - порочного бюрократического слоя между народом и всеблагим по определению государем (в поздней версии — «ленинским ЦК») - предполагает, что «вторая» фигура во власти — это царева «тень», как бы главный злоумышлитель, главный «боярин». Поэтому при парламенской республике, где президент — уважаемый символ нации (безгрешный, поскольку «грязной тачкой рук не пачкает»), сильный премьер, берущий за себя всю отвественность за социально-экономические, внешнеполитические и правоохранительные реалии, бречен быть в России живым воплощением социального зла, «отягощенным злом» демиургом. Поэтому только американская система, где президент — воплощенный лидер нации и, одновременно, несет всю полноту ответственности за всю политическую конкретику, не позволяет «сакральному» главе государства «спрятаться» за премьером и наоборот.

В-третьих, парламентская республика требует мощной и стабильной системы партий. С жесткой фракционной дисциплиной (иначе невозможны коалиционные правительства). Но такая система требует избирательного законодательства, либо полностью построенного на голосовании по спискам, либо дающих партия монополию на выдвижение кандидатов. Однако в Национальной Ассамблеи сложилось весьма негативное отношение к пропорциональной избирательной системе (под влиянием культа весьма неосторожной формулировки в нынешней Конституции РФ, фактически признающей только голосование за физичечкое лицо, но не за партию). Разумеется, мажоритарная (одномандатная) система кует настоящих политических боссов, а не лояльных корпоративных политменеджеров, которые выростают в «Теплице» партийной системы (см. замечательный одноименный роман В.Кёппена http://lib.rus.ec/b/26556).

В России же продолжается неостановимый процесс социокультурной атомизации, начавшийся с отмены крепостного права и синхронного распада большой крестьянской семьи, а потом общины. Этот процесс идёт уже полтора столетия и нет причин, указывающих на возможность обратить его вспять. Все предыдущие усилия лишь тормозили эту атомизацию или создавали различные квазиобъединения (в терминах К.Воннегута «гранфаллоны»). Добавим нарастающее отвращение к политике, как рутинному занятию (политиканство, грязные игры...). Поэтому спонтанного появления мощных партий, не организуемых властью и способных создавать и стабильно поддерживать сильные правительства, быть опорой «железным канцлерам», в ближайшие годы можно не ждать. Даже в случае сильнейшего подъема народного движения, которое только и может сделать акутальным конституционную реформу, весьма вероятен столь же быстрый отлив, когда на сыром песке и в маленьких лужицах остаются дергаться стайки профессиональных активистов. Российское общество уже трижды за последние стол лет переживало поголовную политическую демобилизацию (1908, 1923, 1995), и трудно предположить, что следующий цикл социальной актвивности завершиться иначе.

На парламент, переполненый энеричными самодостаточными популистами (никто другой не будет избран на действительно свободных мажоритарных выборах), стабильное правительство в принципе не сможет опираться. Другое дело — глава государства, получивший «мандат неба» непосредственно от всенародного голосования. Кроме того, наша страна в принципе лишена роскоши ждать века (под сенью просвещенных монархов), пока из сменяющие друг друга генераций сильных политиков-одномандатников вырастут новые партии.

Поэтому конституционалистам-реформаторам необходимо выбирать:

* либо отказ от «монархически-президентской» системы в пользу сильного премьера, опирающегося на коалицию — ценой отказа от своей аллергии к партийным спискам;

* либо анархический «парламент личностей» и — всенародноизбранный глава испольнительной власти.

Для достижения американской системы: сильные сенаторы — сильный президент необходимо законодательное закрепление преимуществ для двух-трех главных партий.

Парламенсткие демократии стабильны и эффективны в условиях устоявшихся бипартийных систем (когда у власти десятилетиями чередуются две партии/коалиции: правого и левого центра). Многократно обхиханная «партия власти», тем не менее, выполнила принципиально важную историческую задачу — помогла начать формирование правоцентристской традиции. Роль левоцентристской традиции, очевидно, достанется постзюгановской КПРФ. Поэтому, Путин, уйдя на премьерство, разгромив разношерстую монопартийную вольницу и передав своей партии назначение губернаторов, продвинул переход в парламенсткой демократии больше всех своих предшественников, отыграв большую часть того пропрезиденсткого перекоса, который возник с марта 1991 года — с момента начала борьбы Ельцина за пост президента России.

Чаемый широкий подъем народного движения, сделаюший возможным конституционную реформу, если не совсем разобьёт в мелкую щепу «Единую Россию», то, по меньшей мере, расколет ее на две люто враждующие части, ни одна из которых в принципе не сможет стать монопольной правящей партией.

Так что нас вновь ждет половодье экзальтированной многопартийности, сцеменитировать которую сможет только лидер, получивший поддержку либо от победившей массовой силы, либо на общенациональных выборах.

Примечания.

1. Для выращивания реальной многопартийности я бы декретом ввел бы обязательную шестипартийную систему: создается 6 партий — две левые, две центристские и две правые. Только они могут выдвигать кандидатов на выборы. Выдвижение кандидатов от этих партий — по заявительному принципу. Во фракциях — императивный мандат (перебежчик теряет депутатство). За основу каждой партии берется фракция Учредительного собрания.

2. Желающим перейти к парламентской системе через конституционную монархию разъясняю: у нас невозможна монархия, поскольку нет сложившийся аристократии, на которую опирается нормальная монархия. Любая «монария» у нас будет декором при военной хунте и олигархии в стиле «Трех толстяков».

Евгений Ихлов, заместитель председателя Комитета НАРФ по национальной политике.

-	К проекту Конституции “Прямой демократии”

-	КОНСТИТУЦИЯ ПРЯМОЙ ДЕМОКРАТИИ

07.06.2012 -

Моя профессия

30.05.2012 -

101 вопрос

13.03.2012 -

Суд учтёт