06.02.2012
Раскол оппозиции

Субботние акции протеста в Москве привели если не к расколу, то к поляризации и разделению всех традиционных политических сил России.

Либералы хотя и непропорционально, но разделились между Болотной площадью и проспектом Сахарова. Коммунисты и «патриоты» - между Болотной площадью и Поклонной горой. «Державники» (разделившиеся тоже непропорционально) – между Поклонной горой и Пушкинской площадью.

На Болотной и Сахарова во всем винили Путина. На Поклонной верили, что он может обеспечить успех стране. Причем если на Поклонной одни говорили, что поддерживают тот курс, который сегодня осуществляется властью, то другие как раз требовали его смены на более социально ориентированный, прорывной и патриотический курс. Хотя и те, кто говорил о поддержке курса, видели ее как поддержку не очевидно негативных, а позитивных составляющих этого курса, т. е. как развитие, движение вперед.

В совокупности это размежевание внутри старых политических сил говорит о том, что старые разделительные линии либо устарели, либо на время деактуализировались. И, помимо прочего, это означает, что не только страна, но и все эти политические силы сегодня - на распутье. Нужно выбирать, и не между «старым» и «новым», а между тем, в какую сторону сворачивать, потому что старое состояние уже не устраивает никого.

Есть вопрос системы, вопрос курса и вопрос стиля.

Система 2000-х годов (или, как их называют, «нулевых») была адаптирована к наиболее актуальным и острым требованиям текущего момента все той же системой 90-х. Система 2000-х была перемирием между непримиримыми составляющими системы 90-х, замороженным переплетением линий раскола. Можно спорить, сколько она могла бы просуществовать в этом состоянии, но ее разморозили. Разморозил президент Медведев, но не в направлении решения замороженных проблем, а просто в направлении их актуализации. Медведев оживлял эти проблемы, не разрешая их, и они стали все активнее напоминать о себе.

Как следствие, либеральный лагерь стал требовать возврата в 90-е с отказом от стабилизационного воздействия 2000-х. Но большую часть общества это не устраивало, поэтому актуализировались ответные требования – окончательный отказ от тех же 90-х.

Курс власти в 2000-е вытекал из потребностей «замороженной системы», он предполагал попытку учесть так или иначе все интересы, обеспечить управляемость развития, но без прорывных мер и без политической мобилизации. Частично это был социальный курс, частично - либеральный, частично – патерналистский, частично - рыночный, частично - государственнический и патриотический, частично – использующий т. н. правозащитников, частично ориентированный на интересы промышленного развития, частично – на интересы торгового капитала. Какие-то проблемы этот курс разрешал (во всяком случае, снижал остроту до уровня исчезновения взрывоопасности), какие-то – замораживал.

Власти пытались и развитие стратегических отраслей обеспечить, и рынок сохранить. И свою промышленность защитить, и в ВТО вступить. И приватизацию не пересматривать, и олигархов «в стойло поставить». И общественные интересы учесть, и политическую жизнь заморозить...

Частично этот курс удовлетворял всех, частично - никого. В конце концов, всем так или иначе надоело, и все недовольны. Все согласны, что необходимо развитие, но для одних оно означает отказ от привнесенного в 2000-е годы и возврат в 1990-е, для других – окончательный отказ от 1990-х.

Есть еще третий вопрос - вопрос стиля. Рычаги, созданные в 2000 годы для решения стоящих перед властью политических, экономических, социальных и прочих задач, были собраны Путиным из остатков политического инструментария 1990-х. При этом в своем стилистическом качестве данные рычаги – чиновники, структуры, законы - амбициозны, хамоваты и грубы. Путин заставил их работать на себя, нагнув, скрутив и задавив. И они, приняв такое обращение, сочли, что имеют право на такое же обращение с тем обществом и теми структурами, над которыми их поставили.

Общество и граждане, даже принимая в целом проводимый властью курс (не говоря о тех, кто его не принимал), соглашались подчиняться новой власти, но раздражались хамством и самодовольством ее инструментов. Даже слабая попытка «Единой России» примерно в 2005-2008 гг. стать в какой-то степени политической партией и всерьез работать с обществом, интегрируя и агрегируя его интересы, была подавлена самим объединенным в партию чиновничеством, а партия сведена до роли «инструмента в руках начальства».

Рейтинг Путина рос (или, во всяком случае, не снижался), рейтинг ЕР стабильно обрушивался. Как и рейтинг власти как таковой.

А поскольку у этой власти и этой системы были старые, ненавидящие ее, но побежденные ею враги (причем часть из них так и осталась во властных фракциях самой элиты), то, проигрывая в одной кулуарной схватке за другой, они, по сути, взяли курс на «оранжевый» переворот - переворот, нацеленный на то, чтобы сыграть на эмоциях как тех, кто не добился успеха в политике (т. е. не прорвался к власти), так и тех, кто стал реальной жертвой характерного для последних 20 лет наглого и нечистоплотного поведения власти на тех же выборах.

Строго говоря, начиная с 1991 года, в России не было ни одних в полной мере справедливых выборов. Просто в 2011 году часть элитных групп решила использовать беззастенчивость власти в этом отношении в качестве предлога для мобилизации сил, подчас искренне полагающих, что они выступают лишь против злоупотреблений власти, и использования их для совершения государственного переворота и возвращения к власти сил, правивших в 1990-е годы.

Собственно, вся технология «оранжевой революции», характерная для эпохи постмодерна, и построена на использовании подчас законного негодования злоупотреблениями власти на выборах в целях, направленных против интересов страны и большинства ее населения, - в целях захвата власти антинациональными и прозападными группами коллаборационистского толка.

Поэтому противостояние «оранжевым» силам и «оранжевым» технологиям вовсе не означает оправдания или поддержки злоупотреблений власти. Оно означает поддержку своей страны, противостояние попыткам прихода к власти более реакционных сил и требование к власти изменения ею своей политики и своего стиля.

Более того, само противостояние «оранжевым» обычно может быть тем более успешно, чем более оно опирается на активность той части общества, которая осознает свои глубинные интересы, подлинные цели участвующих в политическом процессе сил и глубину опасности, представляемой «оранжевой» спекуляцией на искренних настроениях людей, пострадавших от злоупотреблений власти.

Организуй митинг на Поклонной горе не инициативные общественные группы, до этого мало вовлеченные в политику, а та же «Единая Россия», - он стал бы позорным поражением власти. Вмешательство новых сил и групп в обостряющийся политический процесс активизировало тех людей, кто, скептически относясь к власти, понимал опасность переворота, но одновременно требовал от власти смены курса и освобождения от ненавидимого всеми негатива.

На Поклонной горе не защищали власть. На Поклонной горе говорили «нет» тому, что условно называют «либеральным реваншем». Там не оправдывали власть и не призывали мириться с ее недостатками - там требовали смены курса. Требовали в первую очередь от Путина (не от «Единой России» же этого требовать). Более ста тысяч человек, пришедших в минувшую субботу на митинг на Поклонную гору (не говоря о тех, кто не пришел, но поддерживает требования митингующих на Поклонной), предложили Путину союз в обмен на изменение системы, изменение курса и изменение стиля власти.

Сергей Черняховский

-	К проекту Конституции “Прямой демократии”

-	КОНСТИТУЦИЯ ПРЯМОЙ ДЕМОКРАТИИ

30.05.2014 -

Мудрая старшая сестра

06.05.2014 -

Мертворожденные дети Абая

08.04.2014 -

О ситауции на Украине.