Е. Ихлов: Народ, революция, реакция. Оппозиционный урок истории.

Народ, революция, реакция

Оппозиционный урок истории

*Незаметный юбилей * Кривое историческое зеркало * Демократия как кибернетика * Путинизм - на разрыв и сжатие * Наперегонки со смертью * Оппозиционный инфантилизм * Одиночество демократии * Социализм как утопия

1. Незаметный юбилей

Ровно 80 лет назад из Советского Союза был выслан соавтор Октябрьской революции Лев Троцкий (Бронштейн). Точно за год до этого, в январе 1928 года он был отправлен из Москвы в ссылку в Алма-Ату. Это произвело такой же в шокирующий эффект среди большевиков, каким стал бы для либералов арест Путиным Егора Гайдара. Я напоминаю об этих совершенно забытых сейчас событиях, поскольку в идущих тогда в нашей стране идейных баталиях есть много перекличек с сегодняшним днём. В своей прошлогодней июльской статье «Вторая революция» я прямо уподобил нынешнюю российскую демократически-либеральную оппозицию троцкистам - они встали на борьбу с режимом, который не только похоронил большинство завоеваний «первой революции» (в данном случае - завоеваний демократического движения 1988-93 годов), но и бандитски присвоил лозунги революции, превратив их в обоснование жесткой и циничной реакции.

В период гонений на Троцкого и его сторонников (левую, или по самоназванию - ленинскую оппозицию), в СССР несколько раз переменился фронт идеологической борьбы. Поскольку намерен проводить отчётливые параллели со днём сегодняшним, то прошу учесть, что векторы социально-политической эволюции в десятые-двадцатые и девяностые-нулевые годы были взаимно противоположны, «зеркальны»: от рынка и к союзу - к рынку и национальным государствам. Поэтому тогдашнее «правое крыло» большевизма (бухаринцы) можно уподобить национал-государственническим кругам послеавгустовского истеблишмента, а тогдашнее левое крыло большевизма (троцкисты и зиновьевцы) - либерально-западническим реформаторам.

Как мы помним, в 1926-27 годах правоцентристская коалиция в ВКП(б) - бухаринцы и сталинцы, точнее, Бухарин руками партийной машины и ОГПУ раздавили левую оппозицию (как экстремистов подрывающих НЭП). Именно, тогда, в феврале 1927 г. была введена печально знаменитая ст. 28 УК РСФСР, фактически приравнявшая разногласие с линией ЦК (т.е. с ситуативным большинством) с антисоветской деятельностью.

Затем, в 1928-ом, «аппаратные центристы» (т.е. Сталин и его ставленники) наголову разгромили «правых» и не только взяли на вооружение экономические лозунги «левой оппозиции», но протянули руку репрессированным левым.

Об этом эпизоде осени 29 года пришлось вспомнить, когда весной прошлого года прогрессисты бредили «медведевской оттепелью», и казалось, что консерваторы-силовики оттеснены от центральных властных позиций.

Но вернемся на 80 назад. В случае публичного покаяния левых оппозиционеров перед Сталиным, их выпускали из ссылок и политизоляторов и даже назначали на, как бы сейчас сказали, значимые экспертные и топ-менеджерские должности… С этого начался мощный раскол левой оппозиции (которая в то время уже называлась Объединённой - т.е. троцкистско-зиновьевской). Одни - умеренные - говорили, что надо воспользоваться моментов и, добив бухаринский «термидор», посильно влиять на режим «изнутри», одновременно спасая его от фатальных ошибок и авантюр, и укрепляя своим трудом и энергией. Они очень боялись того, что в период острейшего и глубочайшего кризиса, когда ненависть крестьянства и вновь оголодавших рабочих к коммунистическому истеблишменту нарастала день ото дня, крах сталинской политики с высокой вероятностью привел бы к массовому антикоммунистическому восстанию, по типу венгерских событий октября 1956 года. Другие - радикалы - призывали во имя защиты внутрипартийной демократии к объединению со свежеопальными бухаринцами, и даже к борьбе со сталинским руководством как с объективно антибольшевистской силой. Каждая группировка яростно отстаивала свою точку зрения, но в итоге - уже через 10 лет - и те, и другие были расстреляны.

2. Кривое историческое зеркало

Сейчас, с высоты накопленного исторического опыта, мы понимаем, что единственным алгоритмом, дающим шанс не просто на политический успех, но на физическое спасение, было именно объединение всех противников политики Сталина - и революционных романтиков, и прорыночных прагматиков, на общей платформе восстановления сперва внутрипартийной, а затем, и общегосударственной демократии. В случае успеха такой «право-троцкистский» блок, хотя и напоминал бы сказочного Тяни-Толкая, возможно, дал бы СССР шанс начать то, что можно сравнить с реформами Дэн Сяопина (т.н. «китайский путь»). Разумеется, поклонники сталинской политике говорят, что именно ей мы обязаны 9 мая 1945 года. Но, с другой стороны, альтернативная политика антисталинского блока категорически исключило бы и бредовые тезисы о «третьем периоде Коминтерна» с их призывами к смертельной борьбе с социал-демократией, и союз с нацизмом против западных демократий, т.е. возможно, что не было бы ни 30 января 1933-го, ни 23 августа 1939-го, ни 22 июня 1941-го… Издевка истории проявилось в том, что летом 1941 года гитлеровское нашествие помогло реализоваться картинам гипотетического краха советской власти - озлобленные массы выдавали на расправу коммунистов и евреев. Оккупация дала возможность открывать церкви, пытаться распустить колхозы… Словом, происходило всё то, чего так панически боялась большевистская оппозиция.

Всё эти публицистические баталии вспомнились мне, когда с начала нового года от нескольких видных представителей умеренно-либеральных кругов последовали пламенные призывы к радикально-либеральной оппозиции - «не раскачивать лодку» ибо, если итогом массового недовольства станет крах путинизма, то это будет означать торжество радикального популизма и даже фашизма. Темпераментные уговоры не рисковать революцией более всего убеждает меня в том, что новая Русская революция «при дверях стоит». Таким образом, в некоем прогнозируемом будущем мы видим перспективы новой трагической развилки: если выступающая с демократических позиций оппозиция (простится мне эта тавтология) не объединиться, то она будет уничтожена - либо фашизировавшейся властью, либо альтернативной оппозицией - фашистской, либо в хаосе рушащейся страны. Это значит, что, как и 80 лет назад, к объединению должно подталкивать простое стремление выжить.

О том, что эти жуткие картины грядущего - не просто политологические спекуляции, указывают уроки недавних событий. Демонстративно жесткий разгон автомобилистов во Владивостоке 21 декабря, а главное - последующая, поистине «ментовская», упертость руководителей МВД, искренне убежденных, что каждый, без разрешения чиновника поднявший на площади плакатик, должен быть скручен и схвачен (да и получить тычков для острастки), показали, как именно путинский режим встретит массовые протесты, неизбежные во время расширяющего социально-экономического кризиса.

3. Демократия как кибернетика

В связи с классическим кризисом перепроизводства в отечественном автопроме, режим впервые столкнулся с ситуацией, когда объективно противоречат друг другу социальные интересы разных групп населения («простого народа»). Это не противоречия между этническими меньшинствами и имперской властью; между бизнесом независимым и бизнесом государственно-монополистическим; не противоречия между бизнесом и наемными работникам; между интеллигенцией и цензурным ведомством; не между партией власти и оппозицией… Все предыдущие формы конфликтов носили «вертикальный характер» - те, кого сбрасывали «вниз», пытались сопротивляться «верхам». В этой борьбе прошли все 9 лет путинизма, и в ней он преуспел, ибо именно для такой борьбы авторитарно-полицейская модель почти идеальна. Однако, наступление первого в постсоветской России классического капиталистического кризиса перепроизводства (дефолт был кризисом финансовым, крахом «пирамиды», приведшем к немедленному оздоровлению экономики, ликвидации «экспортного перекоса»), поставило общество в ситуацию антагонистического противоборства между различными группами простого народа, включая мелкий бизнес, заинтересованным в противоположных финансово-экономических стратегиях.

Если бы путинизм, подобно ельцинизму, предусматривал реальное соревнование партий (при сохранении контроля над основными властными функциями), то спор в ходе вновь возникшего - «горизонтального» - социального конфликта был бы решен в ходе парламентских выборов, либо в результате рекомбинаций в правительстве. И сторонникам «защитительных» импортных тарифов, и сторонникам «свободы торговли» Кремль мог бы сказать - я ничего не могу подделать, ибо такова демократически выраженная воля большинства. Вот не захотели американские сенаторы-республиканцы вытаскивать отечественный автопром за счёт налогоплательщиков, и всё, товарищи рабочие «Крайслера», «Форда» и «Дженерал Моторс», следующий раз активнее голосуйте за демократов… Как назвали древние греки тех своих свободных граждан, кто манкировал участием в демократических процедурах? - «Идиётам» называли. Сколь же глубока же античная мудрость!

Если бы путинизм успел завершить до нынешнего кризиса свою фашизоидную эволюцию, то проблемы столкновения социальных интересов различных групп потребителей и производителей просто не было бы - в связи с рационированием (административным регулированием) потребления и невозможностью публичного выражения своих социальных интересов (даже не требований), а сам конфликт был бы решён путём внутренней борьбы отраслевых лоббистов, как это, например, происходило в СССР, начиная с конца 40-х годов.

Вопреки устойчивому представления, согласно которому либеральная демократия необходима именно для бескровной ротации элит, её главное назначение - согласование множеств групповых эгоизмов, избавление правящего класса от необходимости обременять себя разборкой постоянно возникающих дрязг и встревать в непрерывно возникающие конфликты интересов. Именно поэтому в странах с прочной либеральной традицией кризисы только укрепляли демократические институты, вынуждая реформаторов увеличивать социальную базу демократии. Демократические «новоделы» же рушились как карточные домики, точнее, как домики двух неразумных поросят, в отличие от их умного братца, избравшего в качестве строительного материала камень, а не щепки или солому (этот безумно популярный в рузвельтовские времена диснеевский мультик стал назиданием для двух поколений американцев).

4. Путинизм - на разрыв и сжатие

Путинизм, формируя модель «общенародного» патерналистского государства, вне которого находятся только «шакалящие у посольств» клеветники-русофобы, экстремисты всех мастей да международные террористы, принципиально отрицает наличие объективно существующих социальных противоречий. Однако, логическим развитием социально-политической ситуации, он обречен вставать на сторону одной из каждой конкурирующих социальных групп. Тем самым, режим отбрасывает её оппонентов этой группы, ранее столь же лояльных верноподданных, в категорию смутьянов, наймитов и прочих подрывных элементов. Это в полной мере испытали на своих боках как участники по-детски мирных акций протеста во Владивостоке, так и журналисты, виновные лишь своей попыткой документально зафиксировать распад «путинского консенсуса». Не надо быть чрезмерно тонким аналитиком, чтобы спрогнозировать - путинизм разорвёт на части именно эта институциональная невозможность открытого демократического спора между группами интересов. Монопольная «партия власти» впирает в себя все социально-политические противоречия, заменяя уличную политику кабинетной, но политическая борьба от этого отнюдь не становится менее яростной и упорной.

Когда я говорю о «разрыве» путинизма, то вовсе не имею ввиду обязательное торжество демократического движения, или установление режима, более чуткого к народным чаяниям. Все может быть и совсем наоборот, поскольку путинизм, вынужденно проводя отложенные Ельциным модернизационные реформы, задел и даже обездолил (и морально часто куда сильнее, чем экономически) слишком много социальных групп, с удовольствием готовых вцепиться в кадык теряющему силу вожаку. Кроме того, путинизм, пришедший как создатель среднего класса, теперь сделает всё, чтобы не допустить его политической эмансипации. Поэтому объективно социально-экономически очень грамотные предложения придворных советников о максимальном содействии малому и среднему производительному бизнесу (по налоговым и арендным льготам, защите о коррупции и т.п.) никогда не будут взяты правительством на вооружение. Конечно, в случае грамотной, или даже полуграмотной реализации, такая политика помогла бы сдержать рост безработицы (за счёт сохранения и расширения рабочих мест, высвобождаемых по мере вымирания индустриальных бронтозавров) и смогла бы создать на рынке необходимое предложение сравнительно недорогих продуктов и товаров ширпотреба по мере сокращения импорта. Но в результате такой политики, аналогичной политике поддержки кооперативов и малых предприятий в конце 80 - самом начале 90-х, в стране за несколько лет сформируется мощный слой энергичных, «сделавших себя» людей, очень требовательных к местной власти и готовых отстаивать свои интересы, требуя демократии, по крайней мере, на муниципальном уровне. Однако, заматеревший режим «непуганых бюрократов» таких социальных оппонентов терпеть не захочет. Значительно проще для власти будет направить полторы сотни «комиссаров» в коммерческие банки и поддерживать в еле живом состоянии несколько сот градообразующих предприятий, превратив их в своеобразные «общественные мастерские». Этим будет формироваться мощный социальный слой, осознающий свою полную зависимость от государственных подачек. Этого диктует «логика Империи». Об этом превосходный, хотя и несколько прямолинейный роман С.Корнблата и Ф. Пола «Торговцы космосом («Операция «Венера») - «логика» же в том, что империя обязательно требует рабства. Словом, на последнем своём издыхании путинизм обречён попытаться сделать именно те финансово-экономические шаги, от которых как от чумы бежали младореформаторы 92-го года. Ненавидя их, «чекистократы» сделают попытку реализовать то, что они полагают абсолютной альтернативой гайдарономике, и якобы соответствует «китайскому пути».

Объяснения того, что это будет не «китайский», а перонистский вариант; что гайдарономика сама была по существу альтернативой тэтчеризму и прочей неолиберальной шокотерапии; и что китайская модель в плане выдерживания монетаризма была (и остаётся) куда жёстче самого неистового разгула младореформаторов, я в данной статье не буду разворачивать, дабы не сбивать читателя с основной нити размышлений.

5. Наперегонки со смертью

Крах путинизма дал старт своеобразным историческим гонкам между революцией и реакцией на неё. На нашей памяти первый раз такая гонка началась в конце 80-х, когда обнажился глубокий кризис перестройки. Система могла «свернуться», перейдя к новому мобилизационному варианту, возможно на основе великодержавного национализма и «хунвейбиновских» гонений на «новую буржуазию» и обуржуазившуюся номенклатуру, а могла развернуться за собственные пределы. Она не могла лишь продолжать штопать тришкин кафтан. Тогда «демократы» (буржуазные реформаторы и буржуазные националисты) победили, не в последнею очередь потому, что большинству советских вождей явно не улыбались ни карьера Милошевича - особенно её гаагский финал, ни, тем более, карьера «банды четырех».

Впрочем, отмеченные диалектиками исторические повторяемости «спиральны» в достаточной степени, чтобы при схожем начале обеспечить на новом витке совершено обратный итог. Поэтому, через несколько лет мы рискуем увидеть такую же лёгкую сдачу Кремля фашистам, какой была его сдача демократам. И сейчас у реакции (сторонников гипотетической силовой хунты) шансов куда больше, чем у революции (быстрой либерализации системы).

Реакция, как и революция, как известно, могут идти как «сверху» (т.е. в результате раскола элиты), так и «снизу» - в результате победы контрэлиты. Они могут носить, как мирный, так и насильственный характер. В результате мы получаем, по меньшей мере, восемь сценариев актуального будущего, которые мы, однако, не будем разбирать полностью. Выделим лишь два наиболее устрашающих варианта.

Реакция сверху - это полное торжество чекистократов с попыткой установить подобие изоляционистского мобилизационного режима, то, что условно называют «византийский проект». Несмотря на всю кажущуюся фантасмагоричность этого сценария, вектор последних инноваций властей: идеологических (миф о тотальной русофобии Запада) и юридических (увеличение в полтора раза президентской легислатуры, резкое сокращение компетенции судов присяжных и средневековое приравнивание борьбы с режимом к государственной измене), а также стремительное наращивание репрессивно-полицейских структур, в ущерб быстро сокращаемой армии, указывает, что идёт плавное, но быстрое формирование необходимых институтов для фашизоидной трансформации режима. Реакция снизу это - «веймарский сценарий» - иначе говоря, как это и случилось в Германии аккуратно 76 лет назад - передача власти фашистскому оппозиционному движению. Может быть, эта сдача произойдет после некоторого сеанса «игры в поддавки» - режиму ведь нужно ещё будет попытаться изобразить перед Западом и перед либеральной оппозицией, что он - последний рубеж перед лицом «коричневой угрозы».

6. Оппозиционный инфантилизм

Я писал и говорил, и буду писать, и говорить ещё многократно, при каждом удобном случае - у нас нет альтернативы: «тихое гниение» или всплеск радикализма, который опасен фашизацией. У нас альтернатива - приход к власти оппозиции, отстаивающей демократию, или оппозиции фашистской. Режим «гниющего застоя» всё равно не жилец. Среди многих, это было очевидно и мне в июле 2008 г., когда путинизм, казалось, купался во всемогуществе и готовил свой грузинской поход (еще раз напомню «Вторую революцию»). Сейчас эта фатальная слабость очевидно даже адептам режима. К сожалению, оппозиция позорно слаба.

Прежде всего, сторонники демократии не имеют чёткой, ясной и популярной программы. Как активный участник демократического движения («первой», точнее Четвёртой Русской революции), я могу взять на себя смелость провести сравнения. 20 лет назад демократы имели «Конституцию Андрея Сахарова», сулящую суверенитет народам советской державы; имели «Декрет Андрея Сахарова о власти» - т.е. отказ от системы партократии в пользу парламентской демократии. Был очевиден состав теневого правительства - лидеры Межрегиональной депутатской группы, после смерти Сахарова открытые к самым широким компромиссам. Были программные статьи и выступления, в первую очередь, Гаврилы Попова, прямо обещавшего коммунистической партхозноменклатуре возможность беспрепятственного превращение в слой крупной буржуазии, либо, на выбор, в консервативную фракцию новой демократической бюрократии - при условии отказа от КПСС. Кстати, как и все «неписанные сделки» - эта сделка была скрупулёзно выполнена обеими сторонами.

Очень возможно, что при нарастании кризиса путинизма, участники очередного дворцового переворота, стремясь избавится от вечного страха перед чекистократами, объявят себя поборниками прав человека и даже захотят декорировать свою власть несколькими знаковыми демократическими фигурами (из тех, кто поумереннее). Но тут уж надо говорить честно - если что и добьёт окончательно русскую демократию, так это воцарение шалеющих от свободы от Следственного комитета при прокуратуре обитателей Рублёвки, гордо именующих себя правозащитниками. Российские сторонники демократии совершат особо тяжкое преступление перед Историей, если вновь позволят использовать себя как декорацию номенклатуры, позволят украсть свои лозунги. Я также надеюсь, что урок 1998-2008 годов будет усвоен, и доктрина «авторитарного либерализма» будет окончательно отправлена российскими политиками и политологами на помойку истории.

На самом деле, если иметь ввиду институциональную возможность обеспечить демократическую эволюцию России, то достаточно «вернуться» в весну 1999 года: существование двух последовательно враждующих номенклатурных партий, которые поделили между собой основные финансовые, информационные и административные ресурсы, обречены искать союзников среди правых и левых малых партий, и по сути лишены возможности стать монопольной «партией власти». Такая структура в принципе гарантирует развитие «умеренной» демократии. Точно также, как ставшая нормой борьба за власть средневековых партий постепенно привела к рождению современной многопартийности. Если при этом ещё добиться того, чтобы в Кремле не было политических манипуляторов, скупающих оппозиционных депутатов и сливающих (в обеих смыслах) две ранее соперничающие партии в одну правящую, то с точки зрения долговременных интересов эволюционного перехода к демократии, такой вариант был бы почти идеален. Именно так произошло в Украине, где «оранжевые» превратили политику в непрерывную череду грязных интриг и кухонных скандалов, но зато избавили страну от перспективы формирования «вечно правящей» партии власти, бесконтрольной и предельно коррумпированной. Привоз - это не гламурный бутик, но зато там настоящая конкуренция, и торгуют действительно тем, что людям нужно. Но постмайданный политический ландшафт настолько неромантичен («они украли наш газ!!!»), что на борьбу за такое будущее людей не поднять.

7. Одиночество демократии

Отдельно надо сказать об отечественной интеллигенции. Тридцать пять лет назад, в канун публикации манифеста Александра Солженицына «Жить не по лжи» (на другой день он был выслан из СССР), в интеллигенции сложился очевидный консенсус по поводу отмены цензуры - одни преимущественно предпочитали открытость современной западной культуре, другие - возможность возвращения к традиционным ценностям и к апологии исторического величия царской России, но вектор приложения общественных сил был един. Но, после первых же побед выяснилось, что свобода разрушает мифы, а вне мифов не может быть идиократического общества, готового содержать интеллектуала в качестве содержанки. Одни интеллектуалы успокоились, получив свободу отстаивать «национальное величие» и «духовное возрождение». Расширение сферы свободной критической мысли они стали считать своим личным врагом. Другие - сочли «ограниченную буржуазную» демократию пережитком и стали стремиться душой к чему-то немыслимо совершенному. Либеральные фрагменты элиты (и особенно, субэлиты) хотели только просвещенного прогрессивного авторитаризма. В результате у либеральной демократии почти не осталось сторонников в слое, который назову смыслопроизводящем. Из всех демократических ценностей сохранили свою привлекательность только право, мечта о справедливом правосудии и о государстве, уважающем достоинство личности. Собственно говоря, в этом нет ничего удивительного - деспотия также взращивает тоску по праву, как дефицит - грёзы о потребительском рае. Поэтому, в отличие от конца 80-х у сторонников демократии нет надёжных союзников в мире статусных интеллектуалов - расколотом и изрядно проституированном. Удары справа и слева по русскому либерализму освободили из-под ига его пламенных антагонистов. Поэтому в среде радикальной интеллигенции, особенно молодой, очень популярны левые и правые идеи, но трудно найти симпатий к «пошло-приземлённой» либеральной демократии. Россия снова стала «нормальной страной», поэтому молодость влечёт романтический радикализм, а трудно придумать что-либо менее романтическое, чем «правовой демократический строй». Освободительное движение, борьба с фашизоидным государством требует жертвенности и героизма. Я уверен, что недостатка в героях не будет, но как внушить потом этим героям, что они боролись и страдали за «суд присяжных» и «честные выборы»?!

Сторонники демократии в России не могут и опереться на поддержку Запада - политикам нужна стабильность, а не новая революционная смута, к тому же очень многим в западном истеблишменте, и почти всем в незападном, очень хочется своего «правового поворота» (по знаменитой программной статье Алексея Улюкаева) - финансовой стабилизации (и монетизации) в условиях полной социально-политической стабильности.

Сторонники демократии в России могут опереться только на гордость, не дающую возможность смириться с гнётом, и на исторический опыт, свидетельствующий, что, в конечном счёте, освободительное движение всегда побеждает диктатуру.

8. Социализм как утопия

Для меня, очевидно, что российское освободительное движение, если оно появится, будет устремлено не к «чистой» демократии, но к идее справедливого и доброго государства. Для простоты я назову такую идею Социализм, вкладывая в этот термин именно мечту о Честном Устройстве Общества, а вовсе не мечту о перераспределении государством излишнего богатства беднякам, что сплошь и рядом понимают под социализмом сейчас. Конечно, такие идеи резко сузят для освободительного движения возможности для создания коалиций - выше я уже говорил, что на определенном этапе кризиса путинизма отодвинутые на второй план финансово-промышленные магнаты будут готовы поддержать либерализацию, которая вернёт им статус олигархов, и охотно возьмут на вооружение демократически-правозащитную фразеологию, так презираемую ими сегодня. Но об их судьбе я скажу цитатой из сильного, пусть и прямолинейного до плакатности романа Синклера Льюса «У нас это невозможно» (о гипотетической победе фашизма в США в 1936 году - это был роман в поддержку Ф.Д.Рузвельта). Собственно, этот роман о пути умеренного либерала (профессора истории и редактора небольшой газеты - «районки») в революцию, он показывает, как несложно подвести гуманистов и пацифистов к вооруженной борьбе. Так вот, в тот момент, когда Корпоративный режим шатается, крупный бизнес начинает заигрывать с подпольем, предлагая солидные деньги. Но главный герой не согласен на такое «партнёрство» и предрекает после победы демократии такую участь финансовым воротилам: «что станет с вами? А что стало с динозаврами?». Видимо, такая перспектива и у нынешнего российского списка «Форбс».

К сожалению, в отличие от 89-90 годов, нынешние российские сторонники демократии пока не могут предъявить обществу не завлекательных доктрин, не когорту всеми уважаемых вождей в качестве будущего руководства страны. Я полагаю, ошибкой просто пытаться пристроится к забастовочному движению (ничего, кроме отторжения это не вызовет). И проявлением крайней политической неопытности я считаю призывы поддерживать любые протестные выступления, включая расистские и прямо погромные. Не надо повторять идиотской тактики народовольцев 80-х годов 19 века, которые, отчаявшись раскачать народ цареубийством, стали поддерживать еврейские погромы, радуясь, что хоть что-то позвало «Русь к топору». В этом смысле исторически куда более перспективным было поведение марксистов, которые, годами поддерживая чисто экономические протесты, непрерывно старались добавить к ним и социальные и политические требования, пресечь черносотенные настроения.

Феерическим эффектом здесь были события, произошедшие 104 года назад - превращение усилиями эсеров и социал-демократов назад гапоновского манифеста, ходом вещей обреченного быть лишь набором жалоб на бедность народа, на жадность и произвол работодателей - в полноценный политический ультиматум с требованием радикальной земельной и политической реформ, вплоть до отказа самодержавия от абсолютизма в пользу парламентаризма.

Через 84 года, летом-осенью 1989 этот грандиозный политический успех был повторён и превзойдён российскими перводемократами (кстати, преимущественно социал-демократических взглядов), которые быстро превратили шахтерские забастовки, изначально направленные в своей основе против логики экономических реформ Горбачёва, в политическое движение за отставку советского правительства и многопартийность (т.е. по сути, в антикоммунистическое).

Вернёмся к началу 20 века. Легко представить, какой крах потерпели бы русские марксисты, если бы они бросились поддерживать антиолигархическую экономическую программу «Союза русского народа» и других черносотенных организаций, старательно закрывая глаза (и зажимая нос) на их политическую программу. И ещё раз скакнем в восьмидесятые - очевидно, что если бы Борис Ельцин сделал ставку на самую массовое в 1987 году оппозиционное движение в России - общество «Память», то уже через пару лет его ждало бы полное историческое ничтожество.

Для освободительного движения будет слишком мелко ограничиваться поддержкой каждого призывы увеличить зарплату, сохранить рабочие места или снизить тарифы. Должен быть «общий знаменатель», например, лозунг отставки правительства.

Но смешно требовать отставки правительства, не имея возможности предъявить свой «теневой кабинет», дать понять, хотя бы приблизительно, какие именно политические, социальные и экономические меры намерены предпринять оппозиционеры.

Одного пункта - все смогут митинговать, сколько влезет, и бравые омоновцы будут сами подсаживать старушек на трибуны антиправительственных митингов - предельно мало. Напомню, что выступая против всевластия КПСС, уже на первом этапе своей организованной деятельности, демократы сумели в сентябре 1988 года предъявить некое альтернативное руководство страны. Это был Совета общества «Мемориал» (в точном названии могу ошибиться), который был сформирован путём уличных опросов о том, кто из общественных деятелей перестройки пользуется наибольшей популярностью. Именно затем начался стремительный рост оппозиционного демократического движения.

Сейчас ничего этого нет. Есть несколько идеологических групп, каждая из которых готова сменить режим на себя и рисует совершенно несовпадающие «карты грядущего». И ещё есть публицисты, которые подобно сбрендившим от коминтерновского догматизма вождям германской компартии, за недели до прихода к власти нацизма твердившим, что нет ничего хуже «социал-фашизма», вторят тем политическим самоубийцам, заклиная, что уж лучше путинизм, чем «оранжевое иго».

Впрочем, я - исторический оптимист. Два месяца назад мы видели, как стремительно пал чекистократический режим генерала ФСБ Мурата Зязикова в Ингушетии - как только мирная гражданская оппозиция показала готовность создать альтернативные структуры власти (Совет тейпов, ультимативно потребовавший от Кремля убрать Зязикова и Медова). А месяц назад мы стали свидетелями того, как выход тысяч демонстрантов на улицы Владивостока заставил Законодательное собрание Приморья (единороссовское в своем подавляющем большинстве) единодушно принять обращение к своему лидеру (и главе правительства по совместительству) с призывом отменить его решение о повышение импортных тарифов на подержанные иномарки. Полагаю, что миллионная толпа демонстрантов, занявшая центр столицы, вынудит «думаков» - «добровольно и с песней» (как вылизывает горчицу кот, вымазанный под хвостом) - принять любые законы. И петь они будут, что велят - хоть «Венсеремос», хоть «Хорст Вессель»…

-	К проекту Конституции “Прямой демократии”

-	КОНСТИТУЦИЯ ПРЯМОЙ ДЕМОКРАТИИ

30.05.2014 -

Мудрая старшая сестра

06.05.2014 -

Мертворожденные дети Абая

08.04.2014 -

О ситауции на Украине.