Е. Ихлов: Права народов, граждан и человеков

Права народов, граждан и человеков

*Обреченность режима: 4 кризиса. *Столкновение прав

Проклят сдвигающий межевой камень
Второзаконие, 27:17

Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идёт за них на бой
Гёте

Несправедливость лучше, чем непорядок
Гёте

1.Обреченность режима: 4 кризиса

Мне уже приходилось обращать внимание на неготовность Национальной Ассамблеи встретить вызовы времени и адекватно оценить тот системный кризис, в который вошёл режим, оппонируя которому, «правые, левые и умеренные» пытаются соединить свои силы.

Прежде всего, как ни странно, но это - кризис пропаганды режима. Все каналы пропаганды и информации, которые контролирует режим, несут подданным один главный посыл - «молчи и ешь» (я использовал чеканную формулировку, которую выдал в кругу семьи Муссолини, когда его спросили о сущности фашизма).

Пропаганда путинизма построена по принципу коммерческой рекламы. Она в принципе не способна говорить на языке ценностей и идеалов, требующих самопожертвования. Поэтому, она способна «объяснять» как общее ухудшение социально-экономической ситуации, так и компенсировать личную фрустрацию подданного, ставшего жертвой произвола и беззакония, только наращивая паранойю и ксенофобию. В таком противоборстве исторически победа всегда за оппозицией, которая способна нести идеалы жертвенности, стойкости и солидарности. Это могут самые разные идеалы, точнее, эти нравственные качества могут «санкционироваться» самыми различными мировоззрениями – идеями национального возрождения, религиозного обновления, борьбы за социальную справедливость или торжество демократических идеалов. Главное – возможность их объединения «в один пучок» в момент общего идеологического и политического банкротства режима. Так, зимой 1917 года всем в России вдруг стало мерзить самодержавие.

Вторым кризисом режима является кризис политический. За прошедшие 9 лет, с момента консолидации осенью 1999 года ельцинских элит вокруг идеи авторитарной модернизации (бархатной пиночетовщины) и фигуры молодого премьера - выходца из КГБ, режим так и не смог создать себе политическую основу. Все успешные политические шаги – по сути своей, спецоперации, проводимые силами пропаганды, «правоохранительных» операций и манипулирования запуганными или купленными интеллектуалами, политиками и бизнесменами. Режим не создал ни одного самостоятельно действующего политического института: «партия власти» - бессильна и безвольна, а затея с полпредами показала своё полное ничтожество в тех случаях, когда интересы региональных элит входили в противоречие с интересами Кремля. Самое главное тут – внутренняя политическая жизнь протекает в режиме непрерывных ползучих дворцовых переворотов, когда-то одна клика, то другая пытается вытеснить соперников с ключевых позиций. Поэтому политически режим совершенно нестабилен, а внутриполитическая жизнь определяется борьбой номенклатурных кланов, а доминантой долговременных политических процессов является противостояние «опрично-силовой» и финансово-бюрократической иерархий. Но такая ситуация возможно только в условиях относительной стабильности – в стране просто нет политических институций, которые могли бы взять на себя роль адекватного выразителя интересов общественных групп, перевести конкуренцию политических и экономических проектов в плоскость мирного соревнования и открытой дискуссии. Поэтому масштабный социально-политический кризис исторически мгновенно делегитимизирует всю систему федеральной власти (местные начальники, как это уже было 17 лет назад, будут утверждать себя в качестве народных защитников от «Москвы») и превратит Кремль в ставку быстро сменяющих друг друга хунт.

Третьим кризисом является – кризис государственности. Многонациональное, тем более, многоцивилизационное образование, объединяющее фактически несколько стран, веками жестоко конфликтовавших друг с другом, не может быть стабильным только за счет страха перед карами за «сепаратистские настроения» или за счет подкупа перераспределением подачек из имперского центра. Великие имперские в своей основе державы можно объединить - общей славой, общим правом или общей утопией. Но тут и власти, и многие в оппозиции, стремясь по пути наименьшего сопротивления (и наибольшей популярности), во всю педалируют этническое начало, преимущественно, русское этническое. Но тут начинается кардинальное противоречие – можно стремится объединить «Русский Мир» (с частью Украины, частями Латвии и Эстонии, частью Казахстана и проч.), но этому «Миру» будет нечего привлекательного сказать для нерусской части державы.

Даже казенный язык чётко различает – где «Россия», а где «Федерация». Когда общественность соседних республик Северного Кавказа намечает совместную конференцию, то она называется «Навеки с Россией». Но язык уже не поворачивается провозгласить «Навеки - в России».

Население Абхазии и Южной Осетии – это последние нерусские, которые бескорыстно хотят в Россию. Россия перестала нести миру, а также включенным в ее империю странам, свою «правду» - ни идей истиной веры, ни славянского единства, ни коммунизма, ни демократии: менты и олигархи, олигархи и менты… Ну, да, Путин пенсию платит больше, чем платят украинцам, армянам и таджикам… Так это - решаемо… Посмотрите на ценники и на курсы в обменниках… Так, что и власти, и оппозиции придётся решать сложнейшую дилемму – либо Русь, либо Федерация. Если оппозиция сделает упор на русское этическое движение (это называется «защищать права русского народа»), то ей придется взять на себя морально-политическую ответственность за распад Российской Федерации. Точно так, как либеральные реформаторы в 1991-92 годах взяли на себя всё бремя ответственности за распад СССР, хотя этот распад стал логическим следствием многолетней эволюции этнических номенклатурных элит.

Если же оппозиция решиться сделать своей целью сохранение страны, она должна приложить титанические усилия для создания доктрины, способной после краха режима вновь объединить народы и регионы, не страхом и ненавистью, но надеждой.

И, естественно, это кризис социально-экономической модели путинизма. Об этом сейчас не говорит и не пишет только очень ленивый. Эта модель паразитарно-рентная в своей основе. Режим не способен создать новую модель – модель способную к саморазвитию. Ведь для этого режиму придется объявить войну трём китам, на которых стоит Кремль – монополистическая организация финансово-экономической жизни; ничем не ограниченная и насквозь коррумпированная бюрократия (включая, судейское сообщество) и хищные «правоохранители».

2. Столкновение прав

Все вышесказанное, по мнению автора, доказывает неизбежность входа режима в стадию распада. Но что может предложить оппозиция в качестве альтернативы? Альтернативные идеалы, альтернативные формы политики, альтернативное представление об организации государства и экономики… Как вести себя оппозиции в условиях кризиса режима и возможного распада страны? Начавшаяся в Национальной Ассамблее дискуссия по различным вопросам показывает невозможность углубиться в эти вопросы. Единственными подступами к темам стала резолюция о праве на восстание «защитников Белого дома в сентябре-октябре 1993 года» и заявления сторонников Э.В.Лимонова в коалиции «Другая Россия» об августовских событиях в Закавказье, где признавалось права наций на самоопределение.

Таким образом, мы вышли на проблемы двух прав, которые принято относить к коллективным – праву народов на самоопределение (как правило, слово народ в этой формуле понимается сугубо этнически и потому народ зовут «нацией) и праву народа на сопротивление деспотии (в этом случае народ понимается как сообщество граждан).

Оба эти права можно объединить общим понятием как Право На Революцию (против империи в первом случае, и против диктатуры – во втором).

Очевидно, что для взлома существующего порядка нужны очень веские основания. Первый раз в исчерпывающей юридической полноте они были изложены в «Декларации Независимости Соединенных Штатов»*. http://www.istorik.ru/library/documents/declaration_of_independence/text.htm

Формально там говорилось об основаниях для сецессии (отделения от государства), но, по сути, содержало именно обоснования для революционного отказа подчиняться деспотическому режиму. Позднее оба эти коллективных права, исторически вошедших в фундаментальные принципы политического либерализма, были зафиксированы в международном праве – в первых статьях обоих Международных Пактов (о гражданских и политических правах и о социальных, экономических и культурных правах) гарантируется право народов на самоопределение, а в преамбуле Всеобщей Декларации Прав человека указывается, что соблюдение демократических свобод избавляет народы от действий по свержению режима (по крайней мере, смысл такой). Но в этих актах не указаны ни, так сказать, механизмы реализации данных прав, ни критерии, по которым можно определить обоснованность революционных действий. Я полагаю, что революция – то есть слом существующих порядков и замена их на новый порядок, отвечающий стремлениям если не арифметического большинства, то большинства социально-политически активного населения. Для такого слома должен быть очень веский повод.

Потому, что кроме коллективного права на революцию есть и индивидуальное право человека на спокойную безопасную жизнь.

Все знают стандартный набор Прав Человека – свобода слова, свобода печати, периодические свободные выборы, справедливый суд, достойная жизнь… При этом подразумевается, что существуют Свободы для Граждан, живущих стремлением к общему благу и готовых отстаивать свою правоту, и Права – для убогоньких, неспособных отстоять их самостоятельно, но пользующихся ими по доброте государства и общества. Я бы выделил Право Маленького Человека на защиту от исторических катаклизмов. Он готов мириться с несправедливостью порядков, с умеренной дискриминацией, с гнетом авторитета сильных мира сего. Революционная ломка мироздания слишком часто приводит к власти куда более страшных тиранов, чем недавно свергнутые властители. И коллективное Право Человека на борьбу грубо нарушает права человеков на сохранность их мира.

Какие доводы обычно признаются уважительными для разрушения мира простого человека. Прежде всего, это – тот факт, что этот мир уже разрушен самим государством, самим старым режимом.

При создании нового государства – путём выделения части старого или объединения двух или больше кусков территории – приемлемыми основаниями обычно считают стремление доминирующего этноса или имперского государства насильственно ассимилировать меньшинство, институализированную дискриминацию, жестокие преследования меньшинства и, разумеется, геноцид. В наше время если защита прав меньшинства может быть достигнута за счет предоставления широкой автономии (под этим подразумевается возможность населения автономии контролировать бюджет, формировать полицию и суд), то стремление к самоопределению считается удовлетворенным. Современные теории отдают предпочтению представлению о том, что именно государство формирует нацию (за счет социально-культурной унификации, общих стандартов образования, формирования общих национальных исторических мифов). Поэтому стремление этноса к собственному государству логически вытекает из желания каждого иметь «свою» государственную машину, формирующую этнонацию и защищающую этнокультурную идентичность. Давно отмечено, что население подвластных территорий под политическим освобождением часто подразумевает не установление демократии, но приход к власти соплеменников, даже если их режим вполне авторитарен.

При действительно демократической реализации права на самоопределение голосуют люди, а не могильные камни. Учет мнения реально проживающего на спорной территории населения важней, чем историческая традиция и предания предшествующих веков. Поэтому я убежден, что в любом варианте окончательного урегулирования споров вокруг Нагорного Карабаха, Южной Осетии и Абхазии должно быть учтено право беженцев самоопределится на тех землях, откуда они бежали – если границы Грузии не священный тотем, то не более священны и границы Абхазии или Карабаха.

И с учетом неминуемого кризиса российской государственности оппозиции необходимо выработать четкую позицию по национальным правам. Тем более что для представителей имперского большинства стремление к сепаратизму воспринимается как блажь, как непонятный отказ от более «высокой» имперской культуры. С другой стороны, поскольку революции делаются в столицах, то провинциальные номенклатурные этнократии будут защищаться от «тлетворного влияния» нового режима изо всех сил педалируя этнический сепаратизм.

Вторым коллективным «революционным» правом является право на восстание против деспотизма. Наверное, тут тоже должны применяться сходные критерии. Только власть, прибегающая к массовому террору, власть, объявившая преступлением принадлежность к оппозиции, тем более, объявившая преступлением инакомыслие, власть, очевидно не имеющая потенциала к демократической эволюции, заслуживает свержения. Общий принцип здесь простой – поднявший меч, от меча погибает. Революционный терроризм имеет самый низкий КПД для реализации революционных идеалов. Режим, первый применивший оружие против мирной оппозиции – обречен на падение.

Возвращаясь к событиям 1993 года, отмечу, что я лично сильно сомневаюсь, что сторонники Белого Дома имели безусловное право на вооруженное восстание. Во-первых, если говорить начистоту, и это красной нитью проходит через все героические воспоминания борцов 1993-го, - защита «Конституции РСФСР», «законных прав» Руцкого и Хасбулатова были лишь таким же красивым предлогом для обоснования борьбы за возвращение советской власти, за возрождение Союза/Великой России, за коммунистические/патриотические идеалы, как защита «Конституции СССР» и «законных прав» Горбачева – были красивыми предлогами для защитников Белого Дома в августе 1991-го, осознанно свергавших КПСС. Во-вторых, самое страшное, чем грозил ельцинский переворот, это проведением парламентских выборов на полгода раньше срока и невозможностью ежедневно менять конституцию. Все политические запреты и ограничения были отменены уже в ноябре и все основные антиельцинские политические силы вернулись в большую политику. В феврале 1994 – вожди Верховного Совета и члены ГКЧП вышли на свободу. В декабре 1995 года в Госдуме было прочное большинство «белодомовцев». Которое утверждало все ельцинские бюджеты и всех ельцинских премьеров. Поэтому я полагаю, что пресловутый указ № 1400 не мог быть уважительным поводом для вооруженного восстания, поскольку он не устанавливал террористическую диктатуру, не лишал оппозицию возможности свободного участия в парламентской политике.

* В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей [- оттуда же – «жизнь, свобода и стремление к счастью»], народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье. Разумеется, благоразумие требует, чтобы правительства, установленные с давних пор, не менялись бы под влиянием несущественных и быстротечных обстоятельств; соответственно, весь опыт прошлого подтверждает, что люди склонны скорее сносить пороки до тех пор, пока их можно терпеть, нежели использовать свое право упразднять правительственные формы, ставшие для них привычными. Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа.

-	К проекту Конституции “Прямой демократии”

-	КОНСТИТУЦИЯ ПРЯМОЙ ДЕМОКРАТИИ

30.05.2014 -

Мудрая старшая сестра

06.05.2014 -

Мертворожденные дети Абая

08.04.2014 -

О ситауции на Украине.